В кабинете приятно пахло кофе и хорошими сигаретами. Комендант повертел книгу, на рабочем столе. Он не знал французского языка, но зять де ла Марков, обаятельно улыбнулся:
– Называется: «Охотники за вирусами», господин майор. О работе эпидемиологов, в Конго, в Маньчжурии. Моя жена, в прошлом, журналистка… – господин Мендес де Кардозо развел руками: «Конечно, сейчас она занимается детьми. Вы видели, их трое…»
Комендант помнил мальчиков, близнецов, четырех лет, и двухлетнюю, черноволосую, кудрявую девочку, похожую на отца. Господин Кардозо сказал, что старшие дети родились от его первой жены, американки, однако после развода она вернулась обратно в США:
– Элиза заменила им мать… – вздохнул профессор, – она ухаживает за семьей… – малыши играли в розарии, с низенькой, крепкой собакой местной породы. Пса звали Гамен.
– Шипперке, – вспомнил комендант, – их на баржах держали, чтобы крыс давить. У нас на Рейне тоже так делают… – «Угольная компания де ла Марков» продолжала работать, люди спускались в шахты. Коменданту сообщили из Берлина, что в Мон-Сен-Мартен едет оберштурмбанфюрер СС Максимилиан, граф фон Рабе. До национализации предприятия фон Рабе были одними из крупнейших заводов Рура. Оберштурмбанфюреру поручили перевести «Компанию де ла Марков» на народные рельсы. Пока что барон получал от оккупационной администрации плату за уголь.
После аудиенции у рейхсфюрера Гиммлера, дома, за обедом, Максимилиан закатил глаза:
– Как будто я разбираюсь в угле. Я юрист, адвокат… – граф Теодор, мягко, заметил:
– Но что делать, милый, если Генрих занят в Польше. В новых рейхсгау много работы… – Макс прожевал ветчину:
– Это недолгая командировка. Для Генриха, я имею в виду. Пусть садится на поезд и приезжает сюда. Я ему дам телеграмму. Мне после Мон-Сен-Мартена надо еще кое-куда отправиться… – Макс оборвал себя. Даже отцу говорить о таком не стоило. Эта была тайна рейха, подобная той, которую он узнал, на приеме у фюрера, в Бертехсгадене:
– Впрочем, в Бельгии все недалеко… – отдав Аттиле косточку, Макс потрепал его по голове, – в Париж я успею… – дверь столовой хлопнула, они услышали веселый голос Эммы:
– Прошу прощения, не могла уйти с кортов, пока не разбила соперницу наголову… – сестра держала ракетку. Макс посмотрел на длинные ноги, в теннисной, светлой юбке по колено, на белокурые косы, на раскрасневшееся, юное лицо: «Молодец, это наша кровь, кровь фон Рабе». Поцеловав его в щеку, сестра утащила с тарелки испанскую оливку:
– Я слышала, ты в Бельгию едешь? – голубые глаза сестры были безмятежно спокойны:
– Привези мне кружева, брюссельские. На фату… – Эмма звонко рассмеялась.
– Генрих привезет, он со мной отправляется. Вымой руки, тебе скоро семнадцать, – сварливо сказал оберштурмбанфюрер, – не хватай с тарелок грязными пальцами… – Эмма мимолетно, коротко посмотрела на отца. Граф Теодор прикрыл веки. Эмма стукнула Макса по голове ракеткой: «Старый ворчун!». Сестра отправилась в свои комнаты, Макс налил отцу вина:
– Генриху полезно посмотреть на Европу. Он, кроме Богемии и новых рейхсгау, нигде не бывал… – Макс никогда не говорил «Чехия», или «Польша». Этих стран больше не существовало.
Комендант пролистал книгу. На фотографиях красовался, в основном, профессор Кардозо, в полевой одежде эпидемиологов, в джунглях, в степи, на лошади, за рулем грузовика и в походной лаборатории. Книгу можно бы назвать, весело подумал комендант, просто: «Профессор Кардозо». Профессор огладил темную, ухоженную бороду:
– Я хотел узнать, господин майор, можно ли мне вернуться в Амстердам, осенью. Я работаю над монографией. Книгу ожидает Нобелевский комитет, – Кардозо, со значением, поднял бровь, – однако у меня кафедра, студенты. В связи с, как бы это выразиться… – покашляв, он замолчал. Комендант успел связаться с Берлином, касательно профессора Кардозо. Зять де ла Марков появился у него в кабинете чуть ли не на следующий день после капитуляции Бельгии. Он принес мандаты Лиги Наций, университетские удостоверения, и рекомендации немецких ученых.
Из Берлина сообщили, что евреи Бельгии и Голландии подпадают под законы рейха. Они не имели права работать в государственных учреждениях, или преподавать. Паспорта евреев требовалось проштамповать особой печатью. Комендант предполагал, что гетто здесь, в отличие от Польши, устраивать не станут. Евреев вокруг было не так много:
– Эшелонами вывезут их на восток, в лагеря… – он отдал профессору Кардозо книгу, – и больше нечего придумывать. Воздух очистится… – в Мон-Сен-Мартене, впрочем, и не водилось евреев.
– Кроме этого… – комендант смотрел в красивое, с тропическим загаром лицо, – и еще одного. Надо его найти, обязательно.
– Я говорил, – успокаивающим тоном заметил немец, – вы, в связи с научными заслугами, выделены в отдельную категорию, профессор Кардозо. Вы можете, вернуться в Амстердам, продолжить работу. Никаких препятствий я не вижу… – руки Кардозо он не подавал, комендант был брезглив. Еврей, впрочем, не рвался с ним здороваться. Они вежливо распрощались. Комендант, внезапно, поинтересовался:
– В рудничной больнице работал ваш коллега, доктор Гольдберг. Где он сейчас?
– Понятия не имею, – отозвался профессор Кардозо. Комендант, закурив, подошел к окну. Он проводил глазами широкую спину:
– Жена у него хорошенькая, Элиза. Единственная наследница, ее брат в священники подался… – он вспомнил золотистые волосы женщины, скромную, ниже колена юбку. Майор поморщился: