– Но зачем это ей? – Федор смотрел на конверт полевой почты:
– Она молодая девушка, кинозвезда, а мама инвалид, почти без разума. Аннет не придет к маме… – адреса, он вычеркивать не стал. Коллекция находилась в безопасности, под Ренном, в охотничьем доме де ла Марков:
– Все после того, как мы разобьем Гитлера, – сказал себе Федор, – сейчас важнее мама и Аннет… – он хотел пробраться в Париж, и довезти женщин до Бретани. Оттуда Федор намеревался с рыбаками уйти в Англию.
– Юджиния о них позаботится, – солдаты стояли в очереди к мосту, – а я вернусь сюда, на континент. Буду воевать дальше, в подполье, если понадобится… – Федор велел себе не вспоминать карту. Немцы взяли Кале, и могли, через две недели оказаться в Париже. Он видел страницу польского паспорта Аннет:
– Гольдшмидт. Она не знает немецкого языка, ее не выдать за уроженку Эльзаса. Мишель погиб, но у меня тоже знакомства имеются… – угрюмо подумал Федор:
– Достанем документы, ничего страшного. Я тоже дурак, надо было раньше подобным озаботиться. Сделать предложение, сходить в мэрию. Она бы получила американский паспорт… – он похлопал кузена по плечу:
– Вторую колонну пригнали… – машины буксовали колесами в песке. Засучив рукава рубашки. Федор шагнул к берегу. Над головами раздался низкий, угрожающий свист. Тройка мессершмитов вынырнула из-за горизонта, за ними гнались английские истребители. Заметив красную звезду на фюзеляже, Джон улыбнулся:
– Ворон здесь… – в небе барражировали черные точки. Вскинув голову, Джон заорал: «Воздух!». Капли, отрываясь от самолетов, неслись к земле. Люди бросались на песок, залезали под грузовики. Взрыв разметал машины во все стороны. Кузен, покачнувшись, рухнул на берег. Вода поднималась фонтанами брызг, солдаты пытались добраться до лодок вплавь. Очередная бомба взревела прямо над ухом Джона. Капитан Холланд, коротко вскрикнув, упал в холодную, весеннюю воду гавани.
На Аллее Свободы упоительно пахло цветущими липами. Аарон остановился у газетного ларька. Литовского языка он не знал, «Le Figaro» видел, в последний раз, три недели назад. Оставалось только британское радио, телеграммы, и слухи.
Рав Горовиц снимал скромную квартиру напротив хоральной синагоги. Арон кодеш в Каунасе был особенно красивым, резного, золоченого дерева. Открывая двери Ковчега Завета, видя свитки Торы, в бархатных мантиях, Аарон думал о евреях, оставшихся на западе, в Польше и Чехии. Он обещал себе:
– Останешься здесь до конца, что бы ни случилось.
Литва оказалась зажатой между немцами, оккупировавшими Мемель, и советскими войсками, стоявшими на южной и западной границе страны. Когда армии Сталина вошли в Белостокский край, в Литву хлынул поток беженцев. Каунас и раньше наполняли люди, уехавшие из Польши перед немецким вторжением. Аарон, с другими раввинами, искал для них ночлег, собирал деньги. Благотворительные еврейские столовые кормили детей горячими обедами. Гимназии, досрочно, распустили на каникулы, поселив в классах потерявших кров людей.
На лестнице, ведущей в квартиру Аарона, стояла долгая очередь. Британское и американское посольства пока не переехали в Вильнюс, и выдавали визы. Получив, по договору с Германией, формальную столицу Литвы, Сталин, широким жестом, отдал город. Шептались, что он усыпляет бдительность литовского правительства. Все ожидали, что скоро советские войска оккупируют Прибалтику. Визы, впрочем, получали немногие евреи. С войной на континенте, с немецкими войсками в Бельгии, Голландии, и Франции, британцы почти свернули работу в консульстве. Весточки от отца и Меира Аарон получал через американское посольство. Неделю назад, при эвакуации в Дюнкерке, кузен Джон был ранен. Теодор, вместе с тысячами солдат и офицеров, пропал без вести.
– И Мишель тоже, в прошлом году… – тетя Юджиния написала, что у рава Горовица теперь есть маленький тезка, в Лондоне. Прочитав весточку, Аарон вспомнил темные глаза Клары:
– Пусть будет счастлива, пожалуйста. Она, Людвиг, дети. В Лондоне безопасно… – некоторые евреи отправлялись из Каунаса на побережье. Литовские рыбаки, за золото, довозили людей до Швеции, но путь был рискованным, как и дорога на юг, которой занимался Авраам Судаков.
Аарон шел к вокзалу, думая о сестре. Гитлеровские войска стояли в Голландии:
– Эстер американка, ее не тронут. Меир поедет на континент, и вывезет Эстер с детьми в Нью-Йорк, если понадобится… – они знали о гетто, созданных немцами в Кракове и Варшаве. В Польшу, вернее, генерал-губернаторство, насильно переселяли евреев, остававшихся в рейхе.
Мимо ехали автобусы, с рекламами новых фильмов. Девушки, в легких, летних платьях, стучали каблуками по мостовой. Евреев в городе собралось много. Работали два десятка синагог, кошерные магазины, мясники, школы и знаменитая ешива, из белорусского местечка Мир. Когда западную Белоруссию заняли советские войска, ученики и раввины бежали в Литву. Они обосновались в Кейданах, в тридцати милях от Каунаса. Каждую неделю Аарон ездил в ешиву на занятия. Он сидел с учениками, в большом зале, читая Талмуд:
– У них тоже нет документов, только удостоверения беженцев, выданные литовским правительством, и польские паспорта. Подобные бумаги недействительны. Надо что-то придумать, получить визы… – от кузена Авраама весточка пришла на той неделе, из Унгвара. Аарон телеграмму сжег, из соображений осторожности. Кузен писал: «У нас все отлично. Завтра отправляемся в горный поход, с палатками».